Наткнулся в ЖЖ на одного чела, постит свои рассказы, подвис надолго)))
1. Понедельник
Все началось с того, что проверяя эшелон, старшина Степан Нефедов, комендант станции Черновилово, обнаружил неучтенный опломбированный вагон.
На крашеных зеленой краской досках не было никаких обозначений, кроме обычных меловых пометок, которые оставляют путевые обходчики. Но насторожило Степана не это. От вагона, забивая все другие запахи, плыла сладковатая трупная вонь, и между досками капала вода.
Вызвав патруль, старшина приказал сорвать пломбу. Дверь вагона отъехала в сторону - и один из патрульных, молодой парнишка, сразу же сблевал в пыль, цветом лица сравнявшись с досками. На полу теплушки аккуратными штабелями лежали мертвецы. Не люди. Белые волосы, узкие лица со смуглой кожей, длинные шнурованные рубахи, густо перемазанные кровью.
Вагон был набит черными альвами. Над дырами от пуль густо кружили мухи. Похоже, что раньше здесь был устроен ледник, потому что прелая солома, на которой лежали трупы, пропиталась водой. Эшелон простоял в тупике два дня, пока ремонтировали полотно дороги - рельсы неизвестно отчего покривились, шпалы вспучило, словно из под земли прямо под дорогой пробивалось что-то большое. Когда раскопали насыпь, оказалось, что здесь невесть откуда взялся горячий ключ.
Полотно выправили, но поздно. Лед в вагоне уже растаял.
Нефедов побелел от злости. Солдаты, которые давно не видели старшину таким, притихли и отошли подальше от состава, не желая попадаться под горячую руку. Степан врезал по доскам кулаком так, что отлетела длинная щепка и в голос выматерился. Загибал он в десять этажей, не стыдно было бы такое послушать и корабельному боцману. На шум и ядреные матюги прибежал худой очкастый интендант - начальник эшелона. Он тихонько отвел старшину в сторонку и начал отчитывать за то, что ему сразу не сообщили о вскрытии вагона.
- Ты что, старшина!? - с ходу попытался он завершить спор, тыча пальцем в грудь Нефедова. - Ты знаешь, КТО за этим всем стоит? Немедленно закрой вагон и гони всех вон!
Закончить он не успел и выпучил глаза, потому что старшина, нехорошо улыбнувшись, аккуратно взял его за запястье, так что в руке щелкнули кости.
- Значит, будем на "ты"? - Нефедов аккуратно снял с плеча старшего лейтенанта невидимую ниточку. - Ясно. Ну и что ты, начальник? Перегрелся? Понимаешь, что сейчас на станции начнется, если кто-то узнает? Ты сам-то хоть одного живого альва видел? Вот то-то и оно... А здесь рядом их леса. Белые альвы испокон веков рядом со здешними местами обитают. Тебе, может быть, племена перечислить? Так я могу.
- Это же белые... - хрипло оправдывался интендант, пытаясь высвободить руку из клещей. Он почему-то сразу понял, что невысокий старшина - из тех, с кем лучше не спорить, и даже не вспомнил про свои звездочки на погонах.
- Белые, черные... Разницы нет. Ясное дело, здешние альвы этих ненавидят. Война прошла, лейтенант! По разные стороны фронта они дрались. Но это война! А сейчас что? Хочешь, чтобы здесь резня началась? Тебя, - Нефедов злился все больше, солдат от греха подальше словно ветром сдуло, - тебя точно не отправят леса зачищать. Будешь в своей Москве сидеть, а здесь альвы сначала скот у крестьян порежут, а потом до детей доберутся. Ты видел, как они это делают?
Окончательно сникший "старый лейтенант" расстегнул планшетку и протянул Степану сопроводительные документы.
Оказалось, что прицепную теплушку к составу добавили еще в Восточной Пруссии, по личному приказанию товарища Василия Иосифовича Сталина - "для важных опытов государственного значения". Все нужные печати на бумаге стояли, и подписей тоже хватало. Комендант станции выдохнул сквозь сжатые зубы и поднял глаза к небу.
- А теперь непонятно кто будет за сорванную пломбу отвечать, - занудел над ухом старший лейтенант, почуявший, что раз старшина при исполнении, то можно требовать свое. Но голос его застрял в глотке, когда Нефедов бешено повернулся к нему, багровея шрамом на щеке.
- Знаешь что, лейтенант... Давай-ка, отойдем вон туда, - он показал за вагоны, - чтоб солдаты не слышали. Незачем им.
Интендант, глядя на него, как кролик на удава, завороженно покачал головой. Заведя его в тупик между двух теплушек, старшина закурил папиросу и спокойно сказал:
- Старлей. Не наше с тобой дело судить, как и зачем их в Москву везут. Но ты послушай. Если после этого здесь, в Черновиловских лесах пропадет хоть один ребенок... Тогда я приеду в Москву. И будь ты хоть из МГБ, я тебя найду.
Начальник эшелона побледнел еще сильнее, но взгляд, впервые за все время, не отвел.
- Ты, старшина, не пугай. За что и как ответить - я знаю. Самому эту погань в Москву не хочется везти. А что прикажешь - вилами их разгружать прямо здесь, может быть? Или хочешь наплевать на приказ?
Нефедов остыл и задумался. Поправив на ремне трофейный "парабеллум", он крепко выругался еще раз, помянув отсутствие на вагоне предупреждающей маркировки - и махнул рукой.
- Есть такая идея. Тут рядом склады, два ледника есть. Бери своих, нечего им в карты резаться - и пусть таскают. Носилки там же возьмут, сторожу пусть скажут, что я приказал. Вони меньше будет - спокойно до Москвы доберешься, а там, может, и по голове погладят, за то что ценный груз сберег.
Избавившись от начальника эшелона, с облегчением юркнувшего в свой вагон, старшина прошелся вдоль вагонов, машинально сосчитав их количество. Думал он совсем о другом.
Понедельник и впрямь начинался хреново. Мало того, что всю прошлую неделю в лесах около узловой станции Черновилово безобразничали волколаки, от которых колхозники, оберегавшие пуще глаза каждую тощую коровенку, уже криком кричали. Дедовские заговоры от обнаглевших оборотней не помогали, а обеспечить зачистку в лесах было некем - два запроса, посланные в город, вернулись с отказом. Людей не хватало, должен был приехать какой-то важный чин оттуда, и на охрану бросили почти всех свободных оперативников. Можно было кричать криком от безысходности, только лучше от этого не становилось.
Самым страшным и непонятным было то, что ночью в среду с погоста явился прежний комендант станции, еще весной сорок четвертого умерший от старых ран, и хрипя под окном, требовал у Нефедова вернуть ему именной пистолет и личные дела. Будь сейчас война, Степан бы принял это как должное. Но вокруг не было ни магов, ничего, хоть как-то похожего на пущенное исподтишка заклятье. Пришлось расстрелять мертвеца серебряными пулями, потратив предпоследнюю обойму - и собственноручно, поплевав на руки, зарыть издырявленное расползающееся тело во дворе.
Кроме того, Степану жутко не нравилось, что Акулина, местная кликуша, ко всем своим беснованиям с падениями в церкви и выкликанием имен тех, кто должен был в скором времени помереть, теперь добавила еще и ещенощные полеты. Происходило это всегда одинаково. Молодая женщина вставала с кровати заполночь, босиком выходила во двор, раскидывала руки крестом и отрывалась от земли, рыдая в голос. Ее пытались и опаивать, и привязывать к кровати полотенцами, которые рвались как нитки - но все повторялось раз за разом. Сама Акулина поутру не помнила ничего, но старухи в очереди за сахаром и мылом судачили, что конец света уж верно, близится.
Соседи Акулины пробовали было за советом подойти к попу Ефрему, но батюшка к этому времени окончательно одряхлел, перестал служить и все время проводил на лавочке у церквушки, греясь на солнце и тихо шепча Псалмы Давида. Новый дьякон в селе и не появлялся, хотя известие о его назначении пришло еще месяц назад.
Все было плохо. Тревожная струна давно уже позванивала где-то в сознании, а сегодняшний эшелон окончательно укрепил Нефедова в одной мысли. Проходя мимо чертова вагона, где уже копошились солдаты с носилками, он терпеливо и молча дождался, пока они не разровняют колотый лед поверх трупов, и решительно приказал закрыть теплушку от греха подальше. Пломба была зажата по-новой, а дощатые стенки облиты лизолом для дезинфекции. После исполнения, старшина, морщась от резкого запаха, подмахнул химическим карандашом разрешение на проезд эшелона и за руку попрощался с обрадованным интендантом, который что-то торопливо обещал привезти, достать и прислать "из самой Москвы"...
Махнув рукой, старшина отвернулся и пошел в комендатуру, слыша за спиной тревожные свистки паровоза. Недоигранная шахматная партия с колдуном Панкратом была забыта. Степан шагал, на ходу снимая с шеи серебряный амулет на цепочке. Он сжал его в кулаке и почувствовал, как острая грань прорезала кожу, впитывая выступившую кровь. Серебро начало нагреваться.
Пора было звать Своих.
